|
1Я живу на проценты с таланта.Прозаический мой ростовщик презирает свободу ваганта, уважает английский язык и арабскую цифру лелеет, воспевая цейтнот суеты. Не умеющий много имеет по причине своей нищеты. 2Разгульная старуха,безумная Москва, смертельный рай поэтов и шахидов - картежная везуха, попсовая лафа на выставке останкинских софитов.
Постриженной в монашки
Собор сектантов сирых
3«…Ассоциируясь с надменным государством,Москва мутирует с античным постоянством, но глянцево-газетное клише по типу «хачиков», блядей и нуворишей не актуально (упомянутые выше сродни властям). И думать о душе, как о субстанции, достойной нашей тени, не в храме принято, а в метрополитене. - Так мыслил я, паря поверх голов. - Кто не курил траву - предпочитает пиво, ведь мегаполис – точно смертник перед взрывом антидемографическим, готов принять с улыбкою кармические сводки: «зерна навалом – значит, будет море водки…», «умрет скотина – здравствуй, колбаса!..». Мы все лавируем, спасаясь от дефолта, нас, словно в «ящике», раскручивает «Роллтон», вальсирует фанерная попса под «ля минор», как на разборке вор в законе (А. Пугачева – тот же Брежнев в балахоне – освободите ей Колонный зал!..), под уморительное ржанье юморины (варяги любят запах жареной конины) рассудок очищает триклозан. В момент соития родителей у спален витали Грозный, Чингисхан, товарищ Сталин, глумясь над не рожденными детьми; кто посмелее, умолял вмешаться духов, но злой Суворов и суровый маршал Жуков его послали вместе с лошадьми. Народ – не масса. Но массив электората желает яркой сатисфакции, парада, - его же вводят в бешеный Содом, где не созревшие для дерзких махинаций имеют шанс пусть не купить, зато – продаться. С душой сочтемся как-нибудь потом…» Так думал я, переходя на Третьяковку, толпу людей воспринимая как винтовку, неистово нацеленную в грудь; и эскалатор, разрешающий проблему подняться вверх, закрыл божественную тему. С душой сочтемся. Позже. Как-нибудь… 4Не рожденный в столице имеет особую прыть:пробираться к вершине, ее не равняя с успехом, презирая усталость, решив однозначно, что плыть – перспективней, чем весело жить на мели. Ради смеха покоренье судьбы – исключительно суетный дар (но Господь, дав единожды, склонен поддаться терпенью: ведь и поп – не святой, и не всякий литейщик – звонарь) - все равно, что поспорить на выпивку с собственной тенью. Победителей судят, но только небесным судом, ибо там – журавли, на земле же – земные синицы. Я стою на равнине, над еле заметным холмом, где покоится суетный прах не рожденных в столице. 5Король был гений. Говоря стихом,он призывал всесильную природу избрать себя, сражаясь за свободу душою, сопряженной с языком. Хор лизоблюдов, высунув язык, излил слюну на царственные чресла: они прекрасны – это всем известно, - и совершенны как небесный лик; воспеть их нежный розовый букет – священный дар!.. Так на глазах народа псалом поется голосом урода, прозреньем признается пьяный бред, оскал – улыбкой. И из века в век, блистая в свете бесполезной моды, свободу любит русский человек, мечтая обрести ценой свободы. 6Срывая маски с лиц,отжившие как листья, бреду из-за кулис в безмолвье закулисья, где не решен вопрос >сумы или тюряги, где толпы мнимых звезд роятся, как бродяги. Здесь не услышать гром, мессией не родиться, здесь платят серебром - сребреников тридцать; здесь истина течет припевом «шито - крыто»; здесь праведник - и тот питомец иезуитов; здесь утомлен игрой однообразной маски обманутый герой, желающий развязки, - чужой среди чужих он рвется вон из кожи от ереси святых, от святости убожеств… Он был научен, как, в объятья заключая, подкладывать мышьяк в пирожное к чаю. Не это ль я искал, в слепом очарованьи сквозь трещины зеркал проникнув в зазеркалье? - святой воды струю брать полными горстями, безумствовать в раю, воздвигнутом чертями, пока у райских врат не вынут из-под спуда молчание Пилат и поцелуй - Иуда; за все себя простить, тепло с ладони сдунуть, о будущем - забыть, а прошлое - придумать!.. Но слов не отыскать, чтоб не были жестоки, и невозможно лгать, когда молчат пророки… 7Я из мира ушелв свой тесный Рим. Не зовите за стол - усну под ним; не стирайте мой круг - я вновь замкнусь, и молчите, где друг - я с ним напьюсь… Мне живые места - пустырь, погост; мне не прыгать с моста - разрушен мост; на гитаре не бант, а красный бинт; не исчезнет талант, садясь на «винт». С неба просится гром, а нож - к ребру. Не рисуйте мне дом - я в нем умру, как в тюрьме: потолок, крючок, петля, - в нем смотаю свой срок забавы для. Вот и кончился фильм про тайны крыш. Да какой это Рим, когда - Париж! Круг спасительный стерт, да лень чертить, и приятель уж год как бросил пить. А сомнений венок, что сплел талант, - пусть расщедрится Бог, возьмет назад! И про Рим да Ита- лию – что петь! – все в Париже мечта- ли у- мереть… 8«Что ж ты, провинция,смотришь презрительно, словно милиция у вытрезвителя?.. В скучной степенности ищешь влюбленности? – это от бедности, от обреченности. Сколько, - о, знала б ты! - вложено-вынуто! – стала бы грамотна, стала б продвинута…»
…И за границею
9Раб рефлексов, по сути - маньяк,пожирающий груды извилин, признающий: «Бесперспективняк жить знакомо…» Но в собственном стиле - на изъяне изъян. Вертикаль, не познав существа горизонта, исповедует космос для понта, упраздняя законом букварь и библейские истины. Пафос хрусталем нарекает слюду. Трудно жить в неизвестном году с подозрением, сколько осталось… 10И вода, как владычица мира,не перечит теченью времен. Я, возможно, тобою не избран, но твоей красотой опьянен, мостовыми в объятья закован, куполами под небом отлит, вознесен, обольщен, окольцован, осужден, и навеки забыт. |
| МОЛ, № 5 (35), 2005 |